ИСААК НЬЮТОН - ИСТОРИК ДРЕВНОСТИ С.Я. ЛУРЬЕ
«издатель Ньютона, архиепископ Горслей, прав, когда, по другому поводу, замечает: «Сэр Исаак Ньютон отдаёт всегда предпочтение той версии, которая наиболее выгодна для теории, за которую он борется».
Как мы убедились, для рассказа Гекатея характерны две черты: чрезвычайно далеко идущий рационализм и преклонение перед Египтом и его культурой. Всё египетское истинно, безупречно и достойно подражания. То уважение, с которым ионийские историки VI–V вв. относились к древней культуре Египта, здесь выродилось в слепое восхищение всем египетским вообще, в настоящую египтоманию, «панегиптизм».Всё, что имеют греки, начиная от государственных учреждений и науки и кончая членораздельной речью, заимствовано ими у египтян; и греческие поэты, начиная от Орфея и Гомера, и греческие учёные вплоть до Евдокса ходили учиться в Египет. Всё это Гекатей якобы почерпал из египетских священных книг. В результате всего этого он приходит (I, 96) к выводу: «Всё то, чем прославлены афиняне среди эллинов, перенесено ими из Египта» 6.
Мы уже указали выше, насколько выгодна была для еврейской пропаганды теория, выставленная Гекатеем и Евгемером. Книги еврейского историка Флавия Иосифа «Против Апиона о древности еврейского народа» и «Древности иудейские» были, как мы видим из ссылок Ньютона, одним из главных его источников. Поэтому необходимо остановиться на цели и содержании первого из этих произведений.
Иосиф начинает с утверждения, что евреи — древнейший в мире народ. Как видно из Библии, евреи существуют уже 5000 лет; те, кто отрицает это, либо невежды, либо завистники (гл. I). Возмутительно, что доверяют только эллинским писателям, а сообщениям евреев и других народов Востока не доверяют. У греков всё — недавнее и свежеиспеченное 7. Сама историография их очень молода. Греки сами соглашаются, что их мудрость заимствована ими у египтян, халдеев и финикиян; что эти народы сохранили память о более древних временах, чем греки. Даже письменность греки усвоили в очень позднее время от финикиян. Например, от времени Троянской войны не дошло ни одного памятника. Если бы греки уже тогда имели письменность, то не могло бы существовать столько разногласий по поводу этой войны. Историки появились в Греции незадолго до Персидских войн, а греческие философы Ферекид, Пифагор и Фалес, по единогласному мнению самих греков, были учениками халдеев и египтян (гл. 2). Поэтому нельзя не удивляться претензии греков на знание того, что было в древнейшие времена. Действительно, ознакомление с греческой исторической наукой убеждает, что греки ничего точно не знают, а говорят то, что каждому кажется наиболее правильным. Они, не задумываясь, противоречат друг другу, спорят друг с другом, обвиняют друг друга в ошибках; так, все эти учёные обвиняют в ошибках Геродота. Спорят даже о столь недавних событиях, как Греко-персидские войны; обвиняют в ошибках даже Фукидида, который считается у них самым точным из историков (гл. 3). Причина этого в том, что историография здесь — частное дело, не регулируемое государством, главным же доказательством исторической достоверности служит то, что все пишут об одном и том же одно и то же (гл. 4).
Этот выпад чрезвычайно любопытен. Автор, живущий в среде, где вся история канонизована, стандартизована и освящена авторитетом религии, где все обязаны верить каждому слову священного писания, как бы нелепо оно ни было, с высокомерным самодовольством и полным непониманием относится к науке, основанной на свободном, критическом исследовании, где по каждому вопросу допускаются и существуют самые различные взгляды. Эта точка зрения на непререкаемость священного писания во всех решительно мелочах пройдёт красной нитью через всю христианскую историографию и останется той основой, на которой будет строить свою историческую систему Ньютон.
Цель работы Иосифа — собрать все высказывания греческих и восточных народов о евреях и тем доказать древность и большую историческую роль этого народа. К сожалению, таких свидетельств немного, и почти все они не древнее эллинистического времени; Иосифу приходится цепляться за каждое указание, даже враждебное евреям. Именно благодаря этой тенденции Иосиф и сохранил нам отрывок из Манефона о нашествии пастухов-гиксосов на Египет: александрийские антисемиты сблизили этот рассказ с библейским рассказом о пребывании евреев в Египте, отожествив таким образом евреев с проклятыми безбожниками гиксосами. Для нашей цели в этом рассказе важно лишь следующее: азиаты вторгаются в Египет из Азии, покоряют Египет и водворяются в Нижнем Египте, в долине Нила, где строят город Аварис. Они подвергают Египет всяческим насилиям, пока, наконец, фараону Верхнего Египта Амасису не удаётся их изгнать. Они бегут в Азию, захватывают Иудею и основывают Иерусалим. Иосиф не возражает против отожествления гиксосов с евреями, но даёт всему рассказу другое, благоприятное для пришельцев освещение, руководясь рассказом Библии.
Для нашей цели интересно одно место из I главы этого сочинения. Стремясь доказать, что вся греческая культура заимствована, и в довольно позднее время, из Египта, Иосиф (или его источник) отожествляет Даная греческой мифологии с фараоном Армаисом, а его брата Египта — с Сетосисом. По этому мифу Данай с пятьюдесятью дочерьми бежал из Египта в Аргос, так как его брат Египет требовал, чтобы пятьдесят дочерей Даная вышли замуж за пятьдесят сыновей Египта (по мнению этнологов, это — этиологический миф, имеющий целью объяснить исчезновение института группового брака punalua. Фараоны конца XVIII в. Армаис и Сетосис выбраны для отожествления с Данаем и Египтом потому, что они царствовали примерно в XVIII в., когда, по расчётам греков, Данай пришел в Грецию и воцарился в Аргосе). По имени Даная греки и носят название «данайцев», как их часто называет Гомер 8.
Из другого сочинения Иосифа, из «Древностей иудейских», для нас интересно только одно место (VI 11, 10, 2). При сыне Соломона Ровоаме Иудея была покорена египетским фараоном 22-й бубастской династии Шешонком или, как его называли евреи, Сесаком или Сусаком. Это было уже в эпоху глубокого упадка Египта, и фараоны этой династии никак не могли в каком-либо отношении равняться с великими фараонами старого времени Яхмосом, Тутмосом или Рамсесом. Покорение маленькой Иудеи, конечно, было победой не мирового, а местного значения. Но на евреев колоссальная и импозантная армия египтян, конечно, не могла не произвести потрясающего впечатления. Покорение Палестины им не могло не представиться величайшим фактом мировой истории, а сам Шешонк (по принципу «сильнее кошки зверя нет») величайшим завоевателем. Вот почему, когда Иосиф прочитал у Геродота о великих завоеваниях Сесостриса, он не мог не вспомнить о Сесаке, единственном великом завоевателе-фараоне, упомянутом в Библии. Ему не могла не прийи в голову мысль, что Сесострис это и есть Сесак, тем более что и имена очень схожи. В доказательство этого отожествления Иосиф приводит следующее соображение: Геродот говорит, что в тех странах, которые сдавались Сесострису без боя (amachti), он ставил столб с изображением женских половых органов. Такой столб, говорит Геродот, был поставлен и в Сирии, причём в этой завоеванной Египтом области было введено обрезание. Из всех жителей Сирии обрезание совершают только евреи; Библия сообщает, что Ровоам действительно сдался Сесаку без боя. Следовательно, и у Геродота как раз речь идет о походе Сесака на Иудею; он только спутал имя фараона. «Геродот ошибочно приписал Сесострису дела Сусака… Геродот ошибся только в имени» 9.
Догматическая точка зрения осталась обязательной и для христианской апологетики. Ньютон хорошо знал эту литературу, хотя и не находит нужным останавливаться подробно на ней, так как выдвинутые ею установки остались общепринятыми и в его эпоху. Он ссылается на целый ряд христианских писателей: на Августина, Арнобия, Киприана, Климента Александрийского, Евсевия, Исидора, Макробия, Орозия, Татиана, Тертуллиана. Эти произведения в значительной мере направлены против эллинской «языческой» мудрости, прежде всего религии, а также и мифологии и отчасти истории. Значительная часть этих сочинений носит название «Contra gentes», «Adversus paganos», «De idololatria».
Наиболее важное из них — часто цитируемая Ньютоном хроника Евсевия, давшего на основании Манефона и греческих историков связную хронологию библейской, древневосточной и греческой истории. Его целью было привести в гармонию библейскую и «языческую» хронологии; но, к нашему счастью, он в принципе только механически соединял ту и другую хронологии, где это только возможно было, не противореча прямо библейским свидетельствам.
Вот почему хроника Евсевия, за утратой многих более древних иcтoчникoв (например, Манефона) остаётся весьма важным хронологическим источником до наших дней. Что касается остальных христианских писателей, то нет нужды останавливаться на каждом из них; это серое однообразное бездарное чтиво, с одними и теми же общими установками:
- Всё, что сказано в Библии, включая и мелочи, — святая непререкаемая истина. Из языческой мудрости можно сохранить только то, что не противоречит Библии и Евангелию; всё остальное — от лукавого.
- Первоначально все люди инстинктивно чтили единого истинного бога и руководились его заветами, вложенными в душу от рождения, но наущению дьявола, человек впадает в языческую мерзость и начинает поклоняться идолам. Эти языческие боги — либо черти, злые губительные духи, враги рода человеческого, которых надо искоренять, либо праздное измышление.
Таковы были предпосылки науки о древней истории в XVII и XVIII вв.
XVII и XVIII века характеризуются появлением целого ряда трудов па древней мифологии, хронологии и истории. Мы уже говорили выше о тех причинах, которые делают эти труды устаревшими и ненужными для научной работы в наше время. Но если из этих работ можно почерпнуть лишь очень немного для изучения древности, то они очень важны как подготовительная стадия для того переворота, который был произведен в науке в начале XIX в.
Античная мифология и история в эту эпоху рассматривались почти исключительно как вспомогательная богословская дисциплина, нужная для того, чтобы лучше понять свидетельства Библии и Евангелия. Уже в это время, главным образом, на континенте, были люди, которые относились скептически к библейским и евангельским чудесам, так называемые деисты; против них направлены полемические стрелы ряда писателей того времени, в том числе и Ньютона. Но в основном авторитет священного писания ещё не подвергался никакому сомнению; вопрос шёл только о его истолковании, а здесь спор шёл по линии борьбы католичества с протестантизмом. С ортодоксально-католической точки зрения ветхий завет для христианина — вещь второстепенная, устаревшая с появлением нового завета. Постановления соборов и папские буллы — это главный источник истины; Библия есть непререкаемый источник лишь постольку, поскольку он не противоречит «Новому завету». Наоборот, лозунгом протестантов было: «Назад к Библии!»; изучение библии, этой данной богом Моисею книги, — основное богоугодное дело христианина. Только слова иудейских пророков и христианских апостолов представляют собой божественные откровения; постановления соборов и пап исходят от таких же людей, как все другие люди, и с ними надо считаться лишь постольку, поскольку они правильно толкуют божественные откровения. Радикальное протестантство этого времени было весьма близко к еврейскому правоверию, к правоверию фарисеев. Библия богооткровенна, и, значит, в ней каждое слово истинно: это — аксиома, не нуждающаяся в доказательстве. Библия была таким образом превращена в пробный камень, при помощи, которого производилась оценка всех сообщений древневосточной и раннегреческой истории. .
К сожалению, по условиям военного времени я лишён возможности даже просмотреть эту литературу и дать здесь ее автентичную характеристику; я вынужден в основном довольствоваться сведениями, приводимыми в книгах Авг. Бека, основоположника и патриарха науки XIX в., и в новой работе П. Азара 12.
События из мифологической истории Греции во всех этих книгах излагаются, как исторические факты, — авторы довольствуются лишь небольшими рационалистическими исправлениями. Евгемеризм был впервые широко применён при толковании античных мифов Леклерком (Jean Leclerc = Joannes Clericus) в его работе по методологии филологической науки уже в 1696 г. 13 и оставался в моде, главным образом, во Франции вплоть до середины XVIII в. Курс мифологии, написанный в 1739–1740 гг. Банье 14 и бывший в то время настольной книгой по этому вопросу, всецело стоит на той точке зрения, что мифы — это своеобразно искажённая история.
Другой характерной чертой всей этой литературы было стремление, выделив из всех «языческих» религий поздние добавления и искажения, обнаружить в них подлинное монотеистическое ядро. Эта теория вполне совпадала с библейским рассказом, по которому до Ноя всё человечество составляло единую семью, говорившую на одном и том же языке и усвоившую себе путём божественного внушения общечеловеческие принципы и заповеди еврейской религии. Многобожие же было, по мнению этих учёных, поздним видоизменением монотеистической религии, дьявольским наваждением 15. Характерно, что и сам знаменитый Авг. Бек, с презрением отметающий эту ненаучную теорию, в сущности очень недалеко от неё ушёл. Вся разница между ним и его предшественниками в сущности лишь в том, что он считает первичный монотеизм характерным лишь для индоевропейских, арийских народов, а остальные народы оставляет погрязать в идолопоклонничестве с самого их появления на свет: богоизбранничество евреев здесь заменено богоизбранничеством «арийцев» 16.
Третьей характерной чертой этой литературы была попытка обосновать ряд положений лингвистическими спекуляциями, прежде всего толкованием собственных имён. При этом материал брался, главным образом, из малоизвестных языков, благодаря чему возможны были самые смелые сопоставления и комбинации. Больше всего злоупотреблял этим приёмом Бохарт — один из главных авторитетов для Ньютона, Ньютон цитирует его шесть раз 17.
Наконец, наиболее характерной чертой для разбираемой нами литературы был повышенный интерес к хронологии. Этот интерес также объяснялся, главным образом, богословскими соображениями: было очень трудно увязать сообщения Библии с античной хронологией; выходило, что египтяне и вавилоняне много древнее евреев и что библейская датировка сотворения мира, разделения языков и потопа противоречит действительности. Необходимо было найти противоречия и ошибки в датировке, принятой у античных писателей — у Геродота, Манефона, Беросса, Диодора, — и доказать, что евреи действительно самый древний народ в мире; для этого надо было по возможности сократить древневосточную, прежде всего египетскую, хронологию. Ньютон цитирует целый ряд хронологических трудов: Маршэма 18, Петавия 19, Скалигера 20, Вазея 21. Кроме этих существовал ещё целый ряд хронологических трудов, которые были очень популярны во время Ньютона и которые, как указывает его комментатор Горслей, были частично привлечены им, хотя он и не находил нужным на них ссылаться; таковы работы Конрингия 22, Додуэлля 23, Тэля 24, Джэксона 25, Перизония 26, Торнелия, Ушера 27. Все эти работы основаны на предпосылке о непререкаемости библейской хронологии. Даже Перизоний, который в области древнейшей римской истории произвёл настоящую революцию 28, подвергнув критическому разбору и отвергнув ряд мифологических рассказов о древнейшей истории Рима 29, в своей книге о Египте и Вавилонии в общем идёт теми же путями, что и его современники. Необходимость сокращения египетской хронологии диктовалась такими соображениями. Фараоны до саисского времени были распределены у Манефона (как это было известно из Евсевия) на 25 династий; для каждой династии было указано число фараонов и число лет правления. Даже если откинуть фараонов-богов, получалось, что первые смертные фараоны правили много раньше, чем был, согласно Библии, создан мир. Чтобы выйти из этого затруднения, прибегали к различным способам. Одни, например Дж. Маршэм, утверждали, что многие из этих династий правили не одна за другой, а одновременно, в разных частях Египта; таким путём достигалось большое сокращение. Другим путём, применённым уже в древности, было отожествление разных фараонов и выбрасывание промежуточных фараонов, как выдуманных из национального тщеславия с целью удлинить хронологию. Мы видели, что уже Иосиф отожествил Сесостриса с Шешонком; из учёных XVII в. по этому пути пошли Конрингий, Торнелий и тот же Маршэм в уже указанных выше трудах. Ньютон на стр. 55 (I, 20) для придания большего веса своим выкладкам ссылается на Маршэма как на своего предшественника «Our great chronologer, sir John Marsham, was also of opinion that Sesostris was Sesac». Маршэм был первоклассной знаменитостью в его время; потомство оценило Маршэма иначе, и его имени даже нет в «Британской энциклопедии».
Прежде чем перейти непосредственно к Ньютону, скажем ещё о попытках обосновать библейскую хронологию астрономическими соображениями. Здесь Ньютон также не был пионером: уже иезуит Петавий в его указанной выше книге «De doctrina temporum», трижды цитированной Ньютоном, относил, на основании астрономических соображений, поход аргонавтов к 37-му году после смерти царя Соломона; другой труд того же автора, вышедший в 1633 г., «Rationarium temporum» имеет яркую иезуитскую окраску, обнаруживая истинные цели научной работы Петавия.
Любопытно, что попыток написать связную историю древности с точки зрения этих установок сделано не было. Мне известен по названию только один такой труд — это книга Стэньэна 30, оставшаяся для меня, к сожалению, недоступной.
Из сказанного, конечно, не следует, что во времена Ньютона в Англии вовсе не было людей, начисто отрицавших всё чудесное и сверхъестественное как в греческой и египетской мифологии, так и в Библии и Евангелии. Мы уже говорили о французских деистах. На такой же точке зрения стояли и в Англии некоторые люди, например, автор памфлета, выпущенного в 1695 г. в Лондоне под псевдонимом «магистр искусств L.Р.». Здесь автор указывает на целый ряд ошибок, нелепостей и противоречий в книге Бытия (например, Каин говорит: «Меня может убить всякий, кто меня встретит», — значит, тогда существовали уже какие-то люди, а между тем, по Библии, существовали только Адам и его сыновья) и приходит к выводу: «История персов, мидян и ассириян — это нагромождение нелепостей; такова же и Библия». Ее надо относить… «к восточным сказкам» 30а. Одной из основных задач книги Ньютона и была борьба с этими неверующими: путём устранения противоречий в древней истории и нового толкования отдельных мест Ньютон (как и Локк) хотел спасти веру в божественное откровение и библейские чудеса в непререкаемость Библии в целом 31. Однако в исторической литературе того времени атеисты и деисты не оставили и по цензурным условиям не могли оставить сколько-нибудь значительного следа. Интересно, отметить, что церковь считала религиозных реформаторов гораздо более вредными, чем прямых атеистов 32. Галлею, несмотря на его открытый атеизм, в конце концов дали кафедру в Оксфорде, не потребовав от него отречения от заблуждений. Наоборот, когда горячий поклонник системы Ньютона, математик Уистон (Whiston) открыто и публично выступил с пропагандой возвращения к первобытному христианству и с отрицанием догмата триединства божества, он был изгнан из Кэмбриджского университета как «неисправимый еретик». Характерно, что этот протест против новшества христианской церкви у Уистона (как и у Ньютона) шёл рука об руку с слепой верой в непререкаемость Библии. Уистон выпустил книгу под заголовком: «Новая теория земли, от её начала до конечного уничтожения всех вещей, в коей доказывается, что сотворение мира в шесть дней, всемирный потоп и всемирный пожар (в конце мира), как всё это изложено в священном писании, вполне согласуется с разумом и философией». 33
часть III. Ньютон, как и Уистон, был теснейшим образом связан с учёными этого протестантского направления; он был одним из их среды 34. В детстве Ньютон воспитывался в религиозной атмосфере; когда он вырос, он решил посвятить себя священнической деятельности 35. И впоследствии, когда он писал свои «Principia» и «Оптику», он вовсе не имел в виду доказать, что в мире господствует механическая закономерность: наоборот, он хотел раскрыть природу бога и показать, как мудро устроил бог мир, сделав излишним свое непрерывное вмешательство в ход вещей 36. Ньютон не только не думал отрицать возможность чудес и пророчеств, но считал, что на первой стадии мировой истории бог постоянно должен был прибегать к чудесам и приостанавливать действие законов природы, чтобы демонстрировать людям свое всемогущество, тогда как в наше время это излишне. Итак, «Principia» и «Оптику» Ньютон посвятил изучению законов, на основании которых бог управлял уже готовым миром. Хронологический же его труд должен был показать, как создавалось человеческое общество в ту эпоху, когда бог ещё приходил в тесное соприкосновение с людьми, открываясь им в чудесах и пророчествах: отдельных людей он одарял чудесной силой, при помощи которой эти люди могли изменять движение светил и приостанавливать действие естественных законов. Эта сила была отнята у людей, после того как откровение было дано людям полностью через смерть и воскресение помазанника божия 37.Итак, люди, действительно, когда-то обладали даром пророчества; когда-то в мире, действительно, происходили чудеса, нарушавшие естественные законы. Поэтому ничто не препятствует тому, чтобы в Библии всё с начала до конца было истиной. Подобно тому, как в основу своих «Principia» Ньютон кладёт как аксиому закон инерции, так в его историческом труде такой же исходной аксиомой является непререкаемость Библии. Задача историка состоит в том, чтобы привести всю гражданскую историю в согласие с историей священной 38.
Но признавать непререкаемость Библии ещё не значит признавать непререкаемость дошедшего до нас текста Библии. Священен лишь текст, написанный в ту эпоху, когда бог ещё открывался непосредственно людям; изменения, внесённые в этот текст в более позднюю эпоху, от кого бы они ни исходили, есть лишь человеческие изменения, а не божие откровения. Поэтому задача серьёзного историка и верующего христианина — одна и та же: восстановить Библию в том виде, какой она имела в ту эпоху, когда она была дана людям как откровение.
Любя человечество, бог не стал бы открываться людям в туманных, запутанных и спорных выражениях: слово божие может поражать нас своей чудесностью и сверхъестественностью, но оно не может не быть ясным. Эту мысль Спинозы проповедует и Ньютон. То, что не ясно, запутано, что не может быть понято разумом, то не от бога. Так, по поводу, стиха 7 «Послания апостола Иоанна», который Ньютон справедливо считает подложным (см. ниже, стр. 288), он говорит: «Пусть тот, кому это по силам, найдёт здесь логический смысл. Я этого сделать не умею. Говорят, что наш собственный разум не в состоянии определить, что есть священное писание, а что не является им. Что касается мест, не вызывающих никаких споров, я согласен с этим; но в спорных местах я предпочел бы ограничиться тем, что я могу уразуметь. Для взбалмошной и суеверной части человечества характерна как раз страсть ко всему таинственному и непонятному, и поэтому этим людям нравится больше всего то, что они меньше всего понимают» 39. Всё это — те принципы, которые легли в основу протестантского движения, те принципы, с которыми ожесточённо боролась католическая церковь. Не удивительно, что Ньютон теряет спокойствие и уравновешенность учёного, когда говорит о католической церкви: он пылает негодованием и возмущением. Цель разбираемой здесь его работы поэтому не только борьба со скептиками, которые в его время начали уже сомневаться в чудесах и пророчествах Библии, но и замена авторитета римской церкви авторитетом подлинного текста Библии 40.
Если Ньютон однажды сказал, что историей он занимается в часы отдыха от работ по математике и физике, то этих его слов, как давно уже указали исследователи, нельзя принимать всерьёз. Своей хронологией он начал заниматься много ранее 1690 г., когда его труд был в основном готов 41, и занимался им до самой своей смерти. Прежде чем приступить к этому труду, Ньютон проделал огромную предварительную работу. Достаточно просмотреть цитаты, ссылки и полемику, содержащуюся в его труде, чтобы убедиться, что он был глубоко начитан и в Библии, и в христианской литературе и в античных авторах; каталог его библиотеки содержит большое количество книг классических и богословских. «Можно не сомневаться, замечает Мор 42, что он приобретал эти книги для того, чтобы изучать их: на него не походило, чтобы он стал тратить деньги на книги только для показа». В течение всей своей жизни Ньютон непрерывно читал книги по истории и филологии и постоянно делал себе заметки и выписки: он оставил множество листов бумаги с материалами по этому вопросу 43. И тем не менее, он всё время считал, что его труд ещё не готов, что это только предварительный набросок. Только краткий эксцерпт своей работы. «Краткую хронику первых событий в Европе, о которых сохранились воспоминания, до завоевания Персии Александром Великим» 44, он по просьбе принцессы Уэльской дал в пользование Конти, благодаря нескромности которого это произведение с примечаниями и полемическими замечаниями Фрэрэ (Freret) было опубликовано во французском переводе 45. Ньютон, возмущённый этим, опубликовал в том же году резкий полемический ответ на замечания Фрэрэ 46, а сам продолжал неустанно работать над своей «Хронологией». Перед самой смертью, имея 81 год от роду, он три года, не отрываясь, сидел и неустанно переделывал свою «Хронологию», пока не придал ей исправный, по его мнению, вид; однако она увидела свет только после его смерти 47.
Как мы говорили уже, Ньютон с энтузиазмом примкнул к протестантскому движению. Борьба с римской церковью — одна из основных целей его работы: «хронологические и богословские произведения Ньютона были одной из главных движущих сил в остром конфликте между протестантизмом и романизмом (католицизмом) в Англии» 48. Он стремится показать, что власть, доставшаяся в удел римской церкви, не дана ей богом, а узурпирована ею. Мы говорили уже, что эпоха чудес и пророчеств окончилась, по мнению Ньютона, с нисхождением на землю Христа. Поэтому постановления соборов и папские буллы имеют для верующего человека не большее значение, чем постановление всяких иных земных властей. «Слово императоров, королей и князей — от людей. Слово соборов, епископов и священников — от людей. Слово пророков — от бога, и в нем заключена вся религия, причём Моисея и апостолов я тоже считаю пророками. Но если ангел придет с неба, чтобы проповедывать какое-либо иное Евангелие, чем то, что нам дали пророки, то пусть он будет проклят».
Показательно, что в четвёртом звере пророчества Даниила Ньютон видит Римскую империю, а в малом роге этого четвёртого зверя предсказание о римской церкви 49.
Все ужасы, которые рассказаны об этом «малом роге» в пророчестве Даниила, Ньютон относит к римской церкви и для этой цели даёт подробный обзор ранней истории церкви и её отношений со светской властью, причём проявляет поразительную эрудицию в этих вопросах. Но основная его задача — показать, что уже Даниилом было предсказано крушение папской власти и грядущее господство святых на земле 50. В самом начале трактата «О двух замечательных искажениях текста священного писания» 51, мы читаем такие замечательные слова о практиковавшихся римской церковью с благочестивой целью подделках текста Библии: «Для вас, хорошо знающего те многочисленные злоупотребления, которые применяли господа из римской церкви, вряд ли будет лишним убедиться ещё на одном примере в том, что общеизвестно… Если мы выступаем с протестом против благочестивой лжи (pia fraus) Римской церкви и считаем своим религиозным долгом презирать и отвергать все подобные приёмы, то мы должны признать, что попустительство таким приемам с нашей стороны является ещё большим преступлением, чем со стороны папистов, которых мы так ругаем за это; поступая так, они действуют согласно своим религиозным взглядам, а мы — вопреки нашим взглядам» 52. Не удивительно поэтому, что Ньютон уделяет много внимания истории Никейского собора, постановления которого имели первенствующее значение для формирования католической религии. Он показывает, что постановления этого собора были приняты под давлением императора и благодаря коварным махинациям Афанасия; поэтому авторитет его у католиков совершенно незаслуженный 53.
Ньютон не только принадлежал к протестантской оппозиции против католической опасности: он принадлежал к крайнему, радикальному крылу этой оппозиции. Мор окончательно и с несомненностью показал 54, что Ньютон был близок к так называемой арианской ереси, он был унитаристом, отрицая основной христианский догмат триединства божества. Таким образом, он был единомышленником Уистона (выше, стр. 284); но в то время как Уистон открыто проповедывал свои взгляды, желая принять мученическую кончину, Ньютон искусно вуалировал их, делая упор на научную, филологическую сторону вопроса. Он делал это отчасти из отвращения к полемике и к научным спорам, отчасти же просто из боязни, не желая подвергнуться участи Уистона, тем более что по закону за упорствование в унитаризме грозило ещё более строгое наказание — тюремное заключение 55.
Отрицание триединства божества Ньютон обосновывал филологическими и логическими соображениями:
- Он доказывал в уже цитированной статье «О двух замечательных искажениях текста Писания», что стих 7 «Послания апостола Иоанна» — поздняя подделка — факт, ставший теперь прочным достоянием науки (см. ниже, стр. 288), что в стих 16 «Послания Тимофея» внесено сторонниками, триединства божества небольшое изменение в одном слове (в этой аргументации Ньютон имел предшественником Симона: см. ниже, там же). А эти места являются единственными в «Евангелии», содержащими догмат триединства 56.
- В неопубликованной до сих пор, но известной мне по цитатам в книге Мора рукописи Ньютона приводятся и логические возражения против триединства: «Сын назван „словом”, значит он не бог, а только как бы рупор бога, через который бог обращается со своим словом к людям; так как Иисус был зачат богом, то он не мог существовать до зачатия, а следовательно, не извечен, подобно богу; так как сказано, что отец превыше сына; так как сказано, что сын не знал своего последнего часа; так как сын получил всё от отца; так как сын мог быть облечён в бренную плоть» 57.
Источник: http://hbar.phys.msu.su/gorm/fomenko/newthist.htm